Действие права во времени

В отечественной юридической науке проблема действия права во времени традиционно
рассматривалась в аспекте приобретения и утраты нормативными актами юридической
силы, а также в аспекте обратной силы закона, что само по себе предполагает определенную
фрагментарность. Вместе с тем продолжает оставаться по сути неизученной проблема
влияния времени на сам процесс правового регулирования.

В связи с этим, необходимо проанализировать взаимозависимость права и времени.
При этом, прежде чем приступить к рассмотрению проблемы влияния времени на процесс
правового регулирования, следует разобраться с вопросом понимания времени как
юридически значимой категории.

Представляется, что в юридической науке и практике существует (хотя и до сих пор
концептуально не оформлено) два типа понимания времени. С определенной долей условности
эти типы можно назвать астрономическим (календарным) и социально-историческим
(эволюционным) временем. Первый тип понимания времени используется в качестве
некой измерительной шкалы, градация которой обусловлена, прежде всего, объективными
закономерностями природных циклов (смена дня и ночи, времен года, приливов и отливов,
сезонов дождей и пр.).

Можно утверждать, что объективность факторов, влияющих на измерения астрономического
времени, предполагает независимость данной шкалы координат от социума. Иными словами,
человек живет в рамках астрономического времени, приспосабливается к нему, однако
не может оказывать на него преобразующего воздействия.

Применительно к юридической практике астрономическое время именуется сроком и
измеряется днями, месяцами, годами и т.д. Временные сроки характеризуют такие
юридические институты, как исковая давность, время совершения преступления, срок
заключения трудового договора, вступление закона в юридическую силу и прочие.
Астрономическое время невозможно преобразовать - оно существует объективно.

Конечно, не обладая возможностью изменить время, можно попытаться изменить порядок
его измерения. Подобное стремление особенно ярко проявляется в ситуациях, связанных
с революционными изменениями политико-правовых систем. Так, после революций во
Франции и в России с целью формального закрепления начала «новой эры» были введены
новые календари. Вместе с тем, подобные попытки повлиять на объективный характер
течения времени носили столь же абсурдный характер, как и имевшие место в истории
случаи, когда царственные особы «наказывали за прегрешения» моря, ветры, колокола
и т.п. Естественно, что в названных примерах менялось не само время, а лишь календарные
формы его исчисления.

В отличие от астрономического времени, характеризующего этапы (циклы), имеющие
место в объективной природе, время социально-историческое используется для оценки
состояния, в котором находился или находится тот или иной социум1. При этом следует
иметь в виду, что законы общественного развития, в отличие от природных закономерностей,
гораздо более подвержены изменчивому влиянию субъективных факторов, соответственно,
и социальное время является в достаточной степени изменчивой категорией, которая
в зависимости от обстоятельств, может развиваться как в прогрессивном, так и в
регрессивном направлениях. Взяв данный тезис за основу своих дальнейших рассуждений,
мы может сделать еще одно предположение: на течение социального времени человек
может оказывать осознанное (либо неосознанное) воздействие, таким образом, в определенном
смысле влиять на время, применять его. В этом принципиальное отличие от календарного
времени, чье направление и собственно протекание нельзя, во-первых, модифицировать,
во-вторых, остановить, в-третьих, повернуть вспять. Социальное же время, обусловленное
существованием человечества, зависит во многом от субъективной воли, что делает
его, с одной стороны, уязвимым в смысле возможной внешней экспансии в систему
общественной жизнедеятельности, приводящей к последствиям деструктивного характера,
а с другой - делает восприимчивым к прогрессивным тенденциям, которые смогут привести
к улучшению жизни как отдельной личности, так и социума в целом.

Следующей посылкой, характеризующей социально-историческое время, является связь
пространства и времени. В связи с этим целесообразно использование антиномий монохронность
и дихронность социального развития, впервые обозначенных А.А.Макейчиком в монографии
«Философия дихронности. Принцип дихронности и русское философское самосознание»2.
Само понятие «дихронность», образовано от двух греческих слов (dis – дважды, двойной
и chronos – время), буквально оно означает «двоевремие», концептуальный смысл
принципа дихронности заключается в трактовке общественного развития «как процесса
и результата интеграции двух социокультурных времен, его собственного и взаимодействующего
с ним внешнего»3. При этом, дихронным будет считаться общество, находящееся одномоментно
в своем социокультурном времени и ином, существенно влияющим на его развитие,
которое исходит от другого субъекта социальной действительности.

Дихронность проявляется исключительно в случае встречи и (или) сосуществования
двух (и более) обществ с различным уровнем развития, несущих в себе разные формы
и степени цивилизованности. Условиями существования дихронной ситуации оказываются,
во-первых, географическая неизолированность обществ, во-вторых, отсталость одного
из субъектов дихронного процесса, который ассимилирует достижения другой стороны.
В противном случае интеграция двух времен невозможна. Сторона, отставшая по каким-либо
причинам в своем развитии (социальном, экономическом, политическом, правовом)
после столкновения с новой социальной общностью приобретает новые, ранее неизвестные
ей, способы и формы протекания общественной жизни.

Рассматривая общество как сложную динамическую систему, можно предположить, что
первоначально социум развивается в рамках монохронной системы. Локальное общество
живет и формируется под влиянием свойственных только для него географических,
этнических, историко-культурных факторов, вырабатывая свои социальные регуляторы,
которые необходимы для устойчивости, организованности и упорядоченности человеческих
взаимоотношений. С определенной долей условности такое общество может быть представлено
в соответствии с патриархальной теорией, предполагающей, что социум – семья, существует
и развивается по традиционным канонам, утвердившимся в нем и эволюционизирующим
в зависимости от изменения семейных отношений. По прошествии нескольких поколений
общество в своем развитии вызревает настолько, чтобы либо самостоятельно перейти
к государственному образованию (в этом случае общество самостоятельно формирует
методы правового регулирования, создает правовые нормы4, и на него не оказывают
существенного влияния другие субъекты общественной жизни), либо добровольно или
насильственно включается в другую систему социального и правового регулирования.
В этом случае происходит «поглощение» более сильной социальной формацией этого
меньшего (по численности, территории, силе, степени цивилизованности и пр.) общества;
последнее же принимает публично установленную власть. Это так называемая внутренняя
дихронность, предполагающая сосуществование локальной социальной группы (или групп)
внутри одного социума. Хотя эти социальные образования находятся в одном территориальном
и временном пространстве, некоторые из них в составе «основного общества» могут
характеризоваться своими социальными регуляторами, в том числе и правовыми, которые
развились у них в силу социально-исторического прогресса и по своему содержанию
могут совпадать или не совпадать с публично установленными регуляторами «основного
общества». При несовпадении этих категорий социальным группам в составе большей
единицы позитивное право будет навязано. Это имеет место постольку поскольку позитивное
право, во-первых, носит публичный характер, т.к. оно установлено высшими государственными
органами, которые по своей юридической природе и силе стоят много выше протогосударственных
образований меньшей единицы общества, во-вторых, оно обладает общезначимостью
и общеобязательностью, а также возможностью применения санкции за несоблюдение
предписаний.

Между тем, рассматривая лишь публичную власть, мы не должны забывать о социальной
(власти локальной группы), существующей параллельно, а в некоторых случаях вопреки
публично установленной. Здесь правовая дихронность имеет ярко выраженный характер,
потому что социальная группа оказывается одномоментно в двух социальных системах,
подчиняясь публично-правовым нормам и принципам, принимаемым от имени государства,
и живя по правилам своей общины. Если социальные правила общины и нормы публичной
власти не противоречат друг другу в общезначимых вопросах, такое положение устраивает
всех субъектов дихронного процесса, и эта община в составе единого социума не
стремиться к временному и пространственному отделению и признанию за ней автономности.

Иное дело – противоборство обществ (явное или латентное). В данном случае любая
возможность выйти из-под навязанной публичной власти будет рассматриваться локальной
группой как шанс обрести свободу и независимость. Таким примером дихронности социальной
системы является бывший СССР, в котором были представлены как современные (достигшие
уровня государственной организации) социумы, так и общности, находившиеся на более
ранних стадиях развития. Распад СССР обусловил не только обретение «вновь созданными»
государствами географической обособленности, но и зачастую возврат к их монохронности
в политико-правовой сфере5. При этом примеры истории убеждают нас, что восстановление
исторического статус-кво отнюдь не во всех случаях приводит к положительному результату.

Социальное развитие объективно предполагает наличие нескольких обществ с различным
уровнем цивилизованности и их социальную интеграцию – взаимопроникновение социумов,
что в свою очередь, влечет смену социальной монохронности дихронностью. По сути,
это означает взаимопроникновение социумов, культуры которых характеризуются различными
параметрами социального времени. В этом проявляется внешняя дихронность. К примеру,
эпоха Великих географических открытий привела к тому, что более развитая (в техническом
отношении) Европа стала совершать перемещение не только в пространстве, но и во
времени. При этом «блага цивилизации» зачастую оказывали негативное воздействие
на культуру народов, находящихся на более ранних стадиях развития6. В данном случае
представляется уместным обращение к Г.В.Ф.Гегелю, по словам которого: «Наполеон
хотел, например, а priori дать испанцам государственное устройство, что достаточно
плохо удавалось. Ибо государственный строй не есть нечто созданное: он представляет
собой работу многих веков, идею и сознание разумного в той мере, в какой оно развито
в данном народе. Поэтому государственное устройство никогда не создается отдельными
субъектами. То, что Наполеон дал испанцам, было разумнее того, чем они обладали
прежде, потому что они еще не достигли необходимого для этого развития. Народ
должен чувствовать, что его государственное устройство соответствует его праву
и его состоянию, в противном случае оно может, правда, быть внешне наличным, но
не будет иметь ни значения, ни ценности»7.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что процесс эволюционного развития различных
социальных групп следует анализировать с учетом социального времени, влияющего
на сущность и содержание общественных отношений, складывающихся в рамках определенных
социальных общностей, а также между ними.

Применительно к характеристике процесса правового регулирования данный вывод является
основанием для заключения о том, что социальное время оказывает непосредственное
влияние на процесс правового регулирования.

Традиционно предмет правового регулирования (общественные отношения, нуждающиеся
в юридической регламентации) является первичным по отношению к методу и, таким
образом, данное соотношение представляет собой логическую связь причины (предмета
– общественных отношений, нуждающихся в правовом регулировании) и следствия (метода
– приемов, средств, процедур, при помощи которых правовое регулирование осуществляется
на практике).

Вместе с тем в юриспруденции получила распространение концепция взаимного влияния
предмета и метода правового регулирования. В соответствии с этой концепцией, метод
возникает как следствие предмета, в свою очередь, может оказывать стимулирующее
либо ограничивающее действие на предмет и, таким образом, влиять на процесс развития
соответствующих отношений8. Причем в ряде случаев обосновывается точка зрения,
в соответствии с которой метод правового регулирования может предшествовать предмету.
В качестве примера ситуации подобного рода называются процессы приватизации и
акционирования государственной собственности в России к конце ХХ века, связанные
с законодательным закреплением методов правового регулирования, являющихся первичными
по отношению и по сути отсутствовавшим на тот момент общественным отношениям.
По мнению авторов, во многом негативные последствия названных процессов были предопределены
не столько несовершенством механизмов, при помощи которых эти процессы инициировались
и управлялись, сколько «неразвитостью» (с точки зрения соответствия социальному
времени) общественного правосознания.

Вышеуказанное позволяет сделать вывод о том, что процесс правового регулирования
ограничен в своем действии определенными сферами: пространственной, социальной,
хронологической. Хронологическая сфера правового регулирования представляет собой
определенный временной срез (этап) социального времени, характеризующий уровень
социальной (в т.ч. правовой) культуры обособленного (пространственной сферой юрисдикции
государства) социума. В свою очередь, если социум живет в свойственном только
для него социальном времени (хроносфере), то интеграция социумов приводит к «пересечению
хроносфер».

Применительно к практике общественно-политического развития это означает, что
зачастую методы социального (в т.ч. правового) регулирования в том случае, если
они заимствованы у социума, жизнедеятельность которого осуществляется в рамках
отличной от данной хроносферы, могут не принести желаемого позитивного эффекта,
- более того, в ряде случаев их внедрение в систему социального регулирования
приводит к усилению деструктивных тенденций и не ускоряет, а напротив, замедляет
социальное развитие и, при определенных обстоятельствах может привести к качественному
изменению социального времени (социальный прогресс может смениться регрессом 9).

«Пересечение хроносфер», то есть процесс интеграции своего времени и инспирированного
другой стороной, по нашему мнению, может проходить в таких формах, как:

- инкорпорация;

- имплементация;

- рецепция.

В общетеоретическом смысле инкорпорация означает включение в структуру правового
механизма государства такой юридической конструкции10, которая характерна для
другого общественно-политического строя (хроносферы), и которая ранее не использовалась
в рамках правовой системы (хроносферы) заимствующего государства.

Примером инкорпорированной дихронности может служить государство Куба, которое
до 1959 года имело преимущественно испанское право, но после победы революции
был провозглашен курс на социалистические реформы в стране. Революционные власти
не стремились к немедленному и полному упразднению прежней правовой системы. Действующее
после революции право представляло собой сложное переплетение старых и новых нормативных
актов, основывающееся на сочетании новых социалистических правовых принципов,
идей и институтов, заимствованных у СССР как у «флагмана коммунистического строительства»,
с твердой приверженностью национальным правовым традициям, которые основаны на
богатейшей правовой культуре бывшей метрополии – Испании, и на весьма интересном
правовом опыте предреволюционного периода.

Процесс, протекающий в форме инкорпорации, имеет ряд недостатков. Во-первых, инспирированная
юридическая конструкция существует обособленно и в какой-то степени автономно
внутри правовой системы дихронного государства, что ведет к ее изолированности
от механизма правового регулирования. Первый недостаток обнаруживает второй: такая
изолированность существенным образом отражается на всей системе права, которая
предполагает, прежде всего, совокупность юридических норм и их однородность, как
в смысле происхождения и применения, так и в связи с их юридической природой,
понимаемой здесь как принадлежность к определенной хроносфере. Все изложенное
означает нецелесообразность переноса правовой конструкции, созданной в условиях
одного общественно-политического строя (хроносферы), в другой, принципиально и
по многим позициям отличающийся от первого. Действительно, если попытаться инкорпорировать
институт частной собственности на землю, подразумевающий такие правомочия собственника
как владение, пользование и распоряжение, в социалистическое право, то это пошатнет
принцип монопольного права государства на все недвижимые объекты, и в конечном
итоге приведет к краху всей социалистической системы, потому что частная собственность
задела бы собственно экономическую и политическую основу всего государства. Поэтому
за все 70 лет существования социализма и попыток создания коммунизма в СССР такая
норма не была введена, хотя мировая практика знает этот институт со времен расцвета
правовой мысли древнеримского государства.

Второй формой «пересечения хроносфер» является имплементация, концептуальный смысл
которой заключается во взаимном искусственном «наполнении» и дальнейшем «растворении»
какой-либо юридической конструкции в хроносферах двух и более государств. Это
означает полную ассимиляцию перенесенной конструкции в позитивном праве государств.
Принимая на себя обязанности по включению в свою хроносферу новой правовой конструкции
(будь то правовая норма, метод правового регулирования или институт права), государства
должны обеспечить ее функционирование и реализацию, дабы такая конструкция не
была «мертворожденной», чего не всегда удается избежать. В этом основной недостаток
имплеменцированной дихронности. В государстве должны существовать механизмы реализации
юридической конструкции - в противном случае она будет лишь декларативной, не
повлечет никаких правовых последствий, и не достигнет той цели, для которой была
имплементирована. Государства-участники заранее должны учитывать социально-правовые
и экономические реалии объективной действительности в смысле возможного усвоения
и реализации правовой конструкции в рамках своей хроносферы; здесь вновь проявляется
социальное время, характеризующее уровень социального развития общества. К примеру,
Россия в Конституции 1993 года провозгласила себя правовым государством, вторя
западным странам. Но каждый хоть сколько-нибудь задумывающийся над судьбою России
человек осознает всю декларативность данного положения, потому что в нашем государстве
нет еще той почвы, на которой можно взрастить древо правового государства, уже
«цветущее» у наших западных соседей. В России не завершено правовое построение
так называемой «системы сдержек и противовесов» между ветвями власти, не сильна
судебная власть, до сих пор верховенство закона прописано лишь в законе и пр.
пр. Таким образом, имплементированная конструкция не дает хоть сколько-нибудь
положительный результат, разве что очерчивает контур желательного положения дел.

Иное дело – рецепция, то есть восприятие и усвоение обществом и государством какого-либо
правового института, происходящего и функционирующего в рамках другой хроносферы.
Данный вид правовой дихронности предполагает усвоение лишь собственно института,
«оболочки», не затрагивая его содержания. Общеизвестно, что начиная с ХII века
происходит и захватывает большинство государств Западной Европы один из важнейших
исторических процессов всей эпохи феодализма – рецепция римского права. Она была
необходима ввиду того, что действующая на тот момент правовая надстройка уже не
удовлетворяла интересы отдельных феодальных государств. Римское право (преимущественно
частное) как право рабовладельческого государства не могло в своем неприкосновенном
виде стать законом общества, в недрах которого уже начали развиваться буржуазные
отношения, поэтому-то оно в процессе рецепции подверглось многочисленным приспособлениям,
далеко идущим толкованиям и переработке: из текстов извлекались общие принципы,
многочисленные теории сделки, понятия и защиты владения и т.п., но самих этих
теорий в Риме, конечно, не было. То есть из права Римского государства заимствовались
лишь институты, но без их исходного содержания, потому что оно не могло быть приемлемым
даже для государств Средневековья, не говоря уже о периодах нового и новейшего
времени.

По мнению авторов, последний тип дихронности является наиболее предпочтительным,
поскольку для него в меньшей мере свойственны те недостатки, которые были обозначены
выше при рассуждении о других формах интеграции временных сфер.

Подведя черту под всем вышеизложенным, можно заключить следующее. Дихронный подход
по своему смыслу не является ни одиозным, ни атрибутивным, т.е. обязательным.
Это лишь еще одно суждение о таких понятиях, как общество и государство, право
и время. Мы попытались провести касательную между этими категориями, находящимися
под перманентным влиянием друг друга, совокупность которых охватывается понятием
хроносфера.

При ближайшем рассмотрении хроносфера и есть то прокрустово ложе, в коем покоится
связь между пространством и временем как социально значимыми категориями.

Функциональный подход к вышеочерченной проблеме обнаруживает принципиально новый
взгляд на такие общетеоретические вопросы как политический режим (а именно его
детерминированность определенной хроносферой), срок действия закона (в смысле
возможного увеличения или, напротив, усечения данного срока в зависимости от той
социально-политической действительности, в которой применяется закон), механизм
правового регулирования (его подчиненное положение относительно хроносферы общества)
и др. Таким образом, можно сделать вывод о целесообразности использования понятий
хроносфера, дихронность и монохронность для уяснения происхождения некоторых социально-правовых
явлений (будь это лишь правовая норма, институт, собственно право или государство).
Дихронность рождает пересечение хроносфер, происходящее в трех формах, причем
удовлетворительной для социума оказывается лишь рецепция, характеризующаяся ассимиляцией
юридической формы того или иного института права без заимствования его содержания,
а следовательно, есть возможность изменить его, вложив в традиционную форму новый
смысл, что сделает его приемлемым для того общественно-политического строя, куда
этот институт внедряется.

1 О социальном времени более подробно см.: Лой А.Н. Социально-историческое содержание
категорий «время» и «пространство». Киев, 1978; Артемов В.А. Социальное время.
Новосибирск, 1987; Сучкова Г.Г. Социальное время и проблема его освоения/Философские
науки. 1988, № 6.

2 А.А.Макейчик. Философия дихронности. Принцип дихронности и русское философское
самосознание: Монография. – СПб.: Изд-во РГПУ им. Герцена, 2001. – 62 с.

3 Там же. С. 18.

4 В связи с этим представляется верным тезис о том, что «юридические нормы должны…
закреплять исто-рически сложившиеся правила». См.: Капустина М.А. Действие юридических
норм во времени. СПб, 2001. С. 33.

5 Наглядным примером возврата к феодальной монохронности являются государства,
возникшие на базе среднеазиатских республик бывшего СССР и, прежде всего, Туркменистан.

6 Достаточно вспомнить уничтожение испанскими колонизаторами цивилизации ацтеков
и майа; негативные последствия европейского вмешательства в культуры африканских
и азиатских народов и пр.

7 Гегель Г.В.Ф. Философия права. Пер. с нем. – М.: Мысль, 1990. – С. 315.

8 К примеру, государство не может в приказном порядке обеспечить тот или иной
уровень рождаемости. Однако посредством методов правового регулирования данный
процесс может стимулироваться (Западная Европа), либо ограничиваться (Китай).

9 Например, колонизация Американского континента.

10 Юридическая конструкция в данном случае толкуется расширительно, она может
включать такие катего-рии, как отрасль права, институт права, норма права и др.

Ромашов Р.А.,
доктор юридических наук, профессор

Анисимова А.Н.
студентка юридического факультета СПбГУ, 4 курс

Публикация: История государства и права. – СПб, вып. № 1, 2004.

(3433 Прочтено. Последнее обновление 2004-12-10)